А счастье всюду….
И. А. Бунин. Вечер. 1909.
Это была одна из тех немногих ночей, когда, засидевшись допоздна на каком-то семейном празднике на даче, я решил остаться там на ночь, пожертвовав удобствами города. Снова незаметно прошло время на открытом воздухе. Почти остыл кипяток в самоваре, начали гаснуть угли в костре, разошлись неспешно гости, в теплой ночной темноте медленно растворились в тучи комаров.
То была редкая по-настоящему июльская летняя ночь, когда прошли холодные, пахнущие черемухой и сиренью ночи июня, и не начались росистые туманные наполненные запахом спелых ягод ночи августа. Мягкий, будто сотканный из черного теплого бархата воздух тихо стелился по всей земле, по еле заметным листьям кустов смородины и яблонь в старом саду, посаженным еще дедом моим. Свет из окон небольшой террасы, где допивали чай оставшиеся гости, бросал желтые шелковые блики на траву и цветы у окон.
Наедине с собою побыть хотелось, с июльской теплой ночью. Я ушел туда, где не видно было желтого света одинокой лампы с террасы и не слышно многоголосой беседы.
Как бескрайнее поле, переливающимися сине-зелено-красно-желто-белыми цветочками звезд усеяно было небо. От горизонта до горизонта в бесконечной высоте рассыпаны были щедрой невидимой рукою, будто дрожащие нежным слабым мерцанием, тлеющие угольки звезд. Завораживающее, исходящее изнутри самого неба лилово-голубоватое сияние наполняло душу восторгом перед потрясающим величием необъятного. Невозможно было смотреть на серую дорогу, под ноги, и я глядел на это небо, не отрываясь, подняв глаза, пока не начало сводить шею. Чтобы удобней созерцать это небо я опустился на землю, почувствовав под собой острые камни дороги. Тихо, таинственно и торжественно. Казалось, что я не один.
Рядом было вечное и прекрасное. Мысли кружились хороводом. И вспомнил я один чудесный летний день.
С утра тогда накрапывал мелкий редкий дождик. Мы с экскурсией в автобусе ехали в Тарусу. В тот раз на меня были возложены обязанности одного из сопровождающих. Однообразные пейзажи равнин и монотонный звук мотора навевали сон, но чересчур громкий голос гида сгонял приятную дремоту. Я огляделся на экскурсантов – тут находились человек двадцать школьников – с первого по десятый или даже одиннадцатый класс, и человек семь «воспитателей-сопровождающих». На большом заднем сиденье уселись своей группкой старшие школьники, около водителя на первых местах расположились почти все сопровождавшие, на оставшихся местах сидели в основном малыши начальных классов. Я сидел ближе к концу автобуса справа по ходу движения. На противоположной стороне, через три сиденья впереди меня сидели две девушки-школьницы десятого или одиннадцатого класса. Та, что сидела ближе к проходу была наделена какой-то холодной красотой – длинные прямые волосы, широкие миндальные глаза стального цвета, бледная кожа, тонкие пальцы, узкий нос, высокий прямой лоб.
Ее подруга сидела в полуоборота около окна и о чем-то беседовала с соседкой. Ненароком я поймал ее взгляд. Заразительные живость, веселье и задорное лукавство ярко блестели в ее васильковых глазах. Вьющиеся распущенные светлые рыжеватые волосы, задираясь петухами, играючи спускались к плечам. Открытое лицо, маленький подбородок, румяные, дышащие здоровьем щечки, нос-курнос в солнечных веснушках-канапушках, расходящихся по всему лицу.
Мы приехали в тарусский краеведческий музей. Почти пол часа ждали экскурсовода у музея. Старшеклассники стояли курили под деревом, спасаясь от измороси, сопровождающие караулили малышей у крыльца. В музее оказались бедные неухоженные экспонаты экспозиций, не обновлявшихся с прошлого века. Потом была автобусная экскурсия по городу: проехали мимо музея Цветаевой, мимо дачи Паустовского. Нас высадили на городской площади, где, по виду, не делали ремонта с наполеоновского нашествия. Брусчатка, покосившиеся постройки с облупившейся штукатуркой, груды строительного мусора у главного собора с проломленным куполом, зияющие пустоты в улыбке экскурсовода.
Выходя из автобуса на площадь, мы снова переглянулись, я улыбнулся ей, она ответила. Погода прояснялась, небо расчистилось. По узкой тропинке вся группа гуськом двигалась вниз, к Оке, мимо камня Цветаевой, к церкви Вознесения. По пути несколько раз обменивались мы улыбками. Глаза ее улыбались, излучая неповторимый, бодрый огонек. Она шла под ручку с подружкой, что-то показывая мелкими шустрыми жестами. Стараясь быть галантным, я пропустил их вперед на очередном подъеме. Так мы шли, изредка встречаясь взглядами. Не скрывая, я любовался ею. Легкая одежда подчеркивала правильные упругие черты ее фигуры. Гладкая, чуть загоревшая кожа шеи, открытых спины, нежных девичьих плеч дышала полной жизнью. Виолончельный изгиб талии, плавные, подтянутые формы ног, игривая походка котенка.
Развалившаяся, почти без ступеней глиняная лестница круто поднималась к церкви. Кто поживей смогли быстро подняться. На горе находилось старое деревенское кладбище. В тени плотных крон древних деревьев, с изрезанными глубокими морщинами коры и лишайников стволами, в обрамлении темно-зеленого глянца травы, над могилой Борисова-Мусатова лежало тяжелое холодное каменное изваяние уснувшего мальчика.
Прогулка на теплоходе стояла дальше по плану экскурсии. Прогибавшийся под каждым шагом трап, сквозь щели которого в тине виднелись мальки рыб, вел на небольшое судно с поржавевшим дном.
Полный ход! Мы сидели на открытом этаже корабля. Пенистые волны за бортом, водная гладь, изрытые ласточкиными гнездами песчаные берега Оки, покрытые сочной зеленью трав и деревьев, солнце, небо без дымных облаков, чайки и ветер….
Стали накрывать стол. Для оправдания своей миссии, я раздавал посуду, а потом и еду экскурсантам. Раздавали по очереди, я был у стола. Когда очередь дошла до нее, мы снова встретились глазами. Я стоял напротив нее и подавал тарелку. Она потянулась. Рука моя дрогнула, она улыбнулась больше, чем прежде. Ее щеки, покрытые румянцем персика, вспыхнули огнем алой розы. Она опустила ресницы.
— Спасибо, — поблагодарила она, лукаво глядя исподлобья в самые мои глаза.
— Да не за что.
После тарелок раздавали вилки. Снова очередь по кругу дошла до нее. С замиранием сердца, с азартом, интересом я подошел к ней. Она, улыбаясь и играючи, протянула руку в мою сторону. Подобное слабому дуновению, на миг я почувствовал ее мягкое легкое прикосновение нежной белой руки.
— А еще можно? – спросила она вилку для подружки.
— Да, конечно! Все, что угодно для Вас!
И вот опять то легкое неощутимое тонкое прикосновение на миг присевшей бабочки. Блики волн Оки улыбками играли на ее светящемся лице.
Расселись обедать. Со всех сторон палубу продувал ветер, насыщенный запахом сотен цветущих полевых трав и стелящихся в даль гладких речных просторов.
Суетливо копошились, не уступая ей в заботливости, ребятишки, как желтенькие цыплята вокруг своей пожилой кормилицы-воспитательницы, похожей на большую неповоротливую гусыню.
— Что еще это такое? – в вальяжно-натянутой позе процедил старшеклассник с телосложением здорового набитого до верху мешка песка, и с сигаретой за ухом. Его маленькие уши медленно и равномерно двигались в ритм с широким серым подбородком, пережевывающим кусок шашлыка, с толстым подбородком и со складкой на щетинистом затылке, поддерживающих единый неспешный танец. Мало что обычно выражающее лицо, на этот раз говорило о нескольких стаканах масла, выпитого, видимо, им. Полуприкрытые, полузакатившиеся, абсолютно спокойные черные глаза, низкий броневой непробиваемый лоб, широкие хищные скулы, ноздри, застывшие вразлет. Он сидел, широко расставив ноги, но как-то пригнувшись и сильно-сильно натужившись, будто вечно ожидая размашистого подзатыльника.
— Ну, ладно, Дима, в следующий раз будешь сам готовить, — добавила одна из сопровождающих.
Катер развернулся и пошел обратно к пристани. Опять проплыли затерявшуюся в соснах усадьбу Поленова. Те же бескрайние поля, стройные густые леса вдали, свист стай ласточек по песчаным берегам, прохладный сладковатый водяной запах ветра, солнце, живая поверхность сверкающих волн.
Кинули трап, неуверенными шагами перешли на берег, потом в автобус. На обратном пути заехали в Серпухов.
Экскурсия как-то быстро закончилась. Дети просились домой, старшеклассники на дискотеку, о которой я возможно не случайно услышал. Мы вернулись.
Она вышла с подругой за несколько остановок до моей, скользнула невидящим взглядом, сходя по ступеням автобуса.
Куда-то торопился в тот день и я. Не помню зачем, куда торопился я, помню ее, ее живой веселый взгляд светящихся глаз. А в тот вечер, тоже теплый чистый летний и бесплотный вечер над спокойным прозрачным глубоким зеркальным простором Оки, дышащим теплыми цветами огненного неба, мимо шумных суетливых ласточек, неторопливо парила во след заходящему солнцу одинокая чайка.
Мы больше не встретились. Даже глазами. Увы, и к счастью.
В один миг вспомнились мне те минуты, часы, проведенные в Тарусе. Приятно, неизъяснимо тепло и приятно было от ощущения испытанного, живого, хотя и безвозвратного. Звезды, мерцающие глаза неведомого и далекого, теплый осязаемый воздух июльской ночи, отдаленный запах ночных фиалок, яблоневых дров, травы, темных разлапистых елей, пронзительный блаженный звук тиши, заглушающей собственное дыхание. Просто чувствовать, касаться этой глянцевой зелени травы, дышать до головокруженья этим чистым воздухом, есть прыскающую соком переспелую черешню, видеть хрупкие нежные лепестки разноцветных причудливых цветов, трогательно нежные дрожащие яркие крылышки бабочек, увидеть, через себя понять и поймать красоту неба и солнца, того немногого и чудесного, что есть в каждом из нас, в лицах, взглядах, чувствах, памяти…….
28 ноября 2005 года